Съемки «Танцующей в темноте» поначалу шли вполне нормально. Денев присматривалась к Триеру, этому странному датскому режиссеру и не находила ничего особенного. Этот невысокий толстяк, который боялся летать, опасался высоты и воды, ей тоже был любопытен.
Из любопытства и чтобы наладить контакт, в первые дни, она осторожно трепалась с ним на самые разные темы. Оказалось, они оба страстные огородники — вот бы журналисты удивились! Денев обожала свой загородный дом в Нормандии, каждые две недели отправлялась туда хотя бы на выходные и погружалась в журналы про сад и огород, которые выписывала десятками. А потом подвязывала кусты, окапывала деревья, полола грядки... Больше часа они с Триером говорили о помидорах: он знал все тонкости ухода за ними и выращивал у себя в саду самые редкие сорта. Желтые, красные, крохотные черри, продолговатые тайские... А потом пришла главная героиня фильма, певица Бьорк, и долго с удивлением слушала их беседу. «Вы такие трогательные!» — совершенно по-детски расхохотавшись, сказала она.
Все было замечательно, ничто не предвещало беды. Бьорк оказалась милой, интеллигентной, очень застенчивой девушкой. С круглыми от удивления и страха глазами, она следила за приготовлениями на съемочной площадке. С грехом пополам отсняла несколько дублей, потом внимательно наблюдала за тем, как переставляют свет и меняют расположение десятков камер, а потом подошла к Денев и осторожно спросила, как ребенок спрашивает у мамы, — а что, все съемки такие? Катрин подтвердила, и Бьорк разочарованно помотала головой: она думала, это как-то быстрее...
...Что произошло между ней и Триером? Денев так и не смогла понять. После начала съемок они с Ларсом практически не разговаривали: он весь был поглощен Бьорк. Денев не протестовала — в конце концов, ее роль здесь второстепенная. Съемки и репетиции шли своим ходом, порой было трудно — танцы, музыка, невероятные технические приспособления, но Денев справлялась, хотя по вечерам болело все тело. А вот Бьорк внезапно начала сходить с катушек.
Сначала тихо, затем все громче и громче она говорила, что устала, что Триер ее использует, манипулирует ею, играет, как с котенком. Точнее, она не говорила — Бьорк не особо разговорчивая, но всеми силами давала это понять. Закутывалась в свое громадное пончо, в котором становилась похожа, на большую тряпичную куклу, и уносилась прочь с площадки. Потом возвращалась, как ни в чем не бывало. А в один прекрасный день ушла — и не вернулась...
Триер был в ярости: рушились все планы, к чертям летел график... Бьорк не отвечала на звонки, общалась с Триером только через своего агента, который в это время находился в Лондоне. Выставляла какие-то условия и тут же отменяла их, звонила адвокатам. Устраивались многочасовые рабочие встречи, где пытались уладить правовые вопросы — обговорить, кому принадлежат права на песни Бьорк, сколько часов в день она должна сниматься. Агенты запрещали ей возвращаться к съемкам, пока все не согласуют, взбешенный Триер предъявлял им контракт, по которому Бьорк обязана была каждый день в 7.30 быть на съемочной площадке, и список ее ежедневных опозданий... А Катрин сидела в своем номере, слушала Генделя, смотрела на залив и аккуратно писала что-то в блокноте мелким бисерным почерком.
Она завела эту привычку в восемнадцать лет, на одном из своих первых фильмов, когда выяснилось, что съемки — это и вправду долгая песня, что на две трети они состоят не из дублей, а из бесконечных ожиданий - пока переставят свет, сменят декорации... Актрисе, как выяснила Катрин, необходимо прежде всего, терпение, и чтобы не сойти с ума, она приучила себя вести на съемках дневники.
В них не было ничего о личной жизни — упаси господь! Денев была не из тех, кто доверяет потаенные мысли бумаге: все, что написано, может когда-нибудь попасть в чужие руки, а этого она допустить не могла.
И Брижит Бардо, и Роже Вадим, и ее вечная соперница Жанна Моро — все они написали увесистые тома, в которых рассказали, кто с кем спал, кто кого и за что любил, кто кому и почему изменял. Все — но не Денев. Времена ее шумных амурных приключений — с Трюффо, Вадимом, Мастроянни — давно в прошлом; а кто ее теперешний друг, кто звонит ей по утрам в гостиницу «Адмирал», журналисты могут только догадываться. В прессе иногда появляются невнятные слухи: у Денев роман с неким французским министром или австралийским продюсером, ее часто встречают с телемагнатом, владельцем канала Сапаl+ Пьером Лескюром... Но Денев ничего не подтверждает и не комментирует, журналисты знают, что после вопроса о личной жизни интервью прекращается. Сама она спокойна — чтобы ничего не просочилось в свет, работает нанятая ею бригада людей, которые знают, как маскировать свидания, уходить от слежки и договариваться с газетами.
Этому она научилась у режиссера Роже Вадима. Обстоятельства их знакомства она помнила, как будто это произошло совсем недавно — даже в блокнот ничего записывать не надо.
В модном «Эпи-клубе» на Монмартре танцевали две брюнетки. Одна постарше, раскованная и яркая, вторая помоложе, и поскромнее. В «Эпи-клубе» всегда оживленно: днем наверху работал овощной магазин, внизу же, в подвале, ближе к вечеру закипала бурная жизнь — сюда съезжались потанцевать и богема, и светская публика, и разодетые студентки. Мужчины смотрели на брюнеток и перешептывались: одна из них, Франсуаза Дорлеак, молодая, но уже успевшая прославиться двадцатилетняя актриса, всем была хорошо известна, — ее называли французской Кэтрин Хепберн. На ее сестру Катрин мужчины не особенно отвлекались — она не была известна и держалась несколько скованно. Но почему-то именно к ней в один прекрасный вечер подкатил невысокий, слегка нагловатый мужчина по имени Роже Вадим, автор скандального фильма «И Бог создал женщину», в котором он снял никому до того не известную девушку, свою пассию — Брижит Бардо.
Позже Вадим рассказывал всем и каждому, что первым заметил холодную красоту и элегантность Катрин, как до этого увидел неприкрытую сексуальность Брижит. На самом деле в тот вечер Роже пытался ухлестывать за обеими сестрами — он был немного пьян, и старался отвлечься от мысли о том, что от него ушла жена, датчанка Аннет Стройберг. А ведь он так ее любил...
«Эпи-клуб» был его местом охоты, его вотчиной, пастбищем. Он всех тут знал, и все знали его — энергичного обаятельного мужчину с хитрой улыбкой, который каждый раз увозил новую добычу в своем красном «Феррари». На этот раз добычей должна была стать Франсуаза, но Роже присмотрелся к ее сестре — и поразился какой-то особенной, холодной, точеной красоте девушки. Да, она выглядела немного зажатой, — и все же что-то в ней было... Роже подсел к сестрам за столик, обнаружил, что его напористые шутки и привычные приемы, на Катрин совершенно не действуют, и в конце вечера обезоруживающе просто сказал: «Я бы очень хотел вас еще раз увидеть». «Я буду завтра на киностудии в Бийанкуре — там снимается сестра», — так же просто ответила она. Вадим приехал — так начался их странный роман.
Роже оказался старше ее почти вдвое: когда они встретились, семнадцатилетняя Катрин еще училась в лицее и была обязана приходить домой не позже десяти вечера. После жарких танцев в «Эпи-клубе» или другом популярном местечке Катрин и Франсуаза возвращались в свою тихую буржуазную квартиру, где их ждали родители и младшая сестра — Сильви. Сестры пили чай и укладывались спать на двухэтажной кровати: Катрин вверху, Франсуаза внизу и рядом Сильви.
В отличие от Франсуазы Катрин не мечтала о карьере в кино. Родители, чья жизнь была тесно связана с актерской профессией, слишком много рассказывали о своем ремесле. Ни кино, ни театр не казались Катрин чем-то магическим — напротив, это была их с сестрами повседневная жизнь: девочка с рождения смотрела из-за кулис на сцену, гримерные стали ее родным домом, а съемочные павильоны — площадкой для детских игр. В пятнадцать лет молодой режиссер уговорил ее сняться в фильме «Котята», но картина успеха не имела, и никто не заметил юную актрису Катрин Денев.
Зато ее заметил Вадим...
Она переехала к нему, в роскошную квартиру на улице Энгр, за девять месяцев до своего совершеннолетия. Отец был в ужасе: тридцатидвухлетний режиссер, снявший Бардо почти голой, что вызвало общенациональный скандал, казался ему не лучшим спутником для дочери. Не говоря уж о разнице в возрасте! Несколько раз он даже запирал Катрин дома, но влюбленную девчонку удерживать было бесполезно — в конце концов, она просто поставила папу перед фактом, и тот сдался.
В уютное жилище Вадима с видом на Булонский лес, Катрин вписалась так, словно жила тут всегда. Она успевала и вести хозяйство, и встречаться с подружками, вот разве что гостей принимать не очень любила — но с приятелями Роже была обходительна и мила. Те поначалу не могли поверить своим глазам — Катрин оказалась совершенно не похожа на предыдущих пассий режиссера. Место взбалмошных, непредсказуемых блондинок Аннет и Брижит заняла тихая, спокойная брюнетка.
Однако было, отчего волноваться! Отношения Роже с женщинами были запутанными и странными. Он продолжал общаться с Бардо, словно забыв, как та сбежала от него к актеру Жан-Луи Трентиньяну. И, что самое неприятное, он так и не развелся с Аннет — та даже отдала ему дочку, рассудив, что с мужем ребенку будет лучше. Роже действительно любил Натали больше жизни, Катрин это видела и постаралась сделать так, чтобы та приняла и полюбила новую папину подругу.
Ей все тогда было в новинку: богемные друзья Роже, вечеринки до рассвета, внимание прессы... Больше всего Катрин боялась, что журналисты разнесут весть об их романе по всему свету, начнут сравнивать ее с Бардо, копаться в отношениях Вадима и Аннет, но мудрый Роже сделал так, что очень долго никто и подумать не мог, что у них роман. Он подключил свои обширные журналистские связи (до того, как стать режиссером, он был успешным репортером) и пустил слух, что к нему возвращается Брижит. Пресса разразилась заголовками: «Галатея возвращается к своему Пигмалиону!», и никто не заметил юную тихую брюнетку, которая повсюду сопровождала режиссера. А когда заметили, ей было уже все равно — Катрин ждала ребенка.
Хотела ли она выйти за него замуж? Пожалуй... Но с течением времени Катрин стала понимать, что с Вадимом брака не получится. Какая семейная жизнь может быть с человеком, который сам не понимает, что ему нужно? Однажды придя домой, она обнаружила в постели... Аннет, которая заявилась в их уютное гнездышко, воспользовавшись своей парой ключей, и уснула прямо в одежде! Когда вернулся Роже, Катрин с самым невозмутимым видом спокойно подала кофе, а потом попросила: «Сходи-ка в спальню». Вадим вернулся с вытаращенными от удивления глазами. «Обычно жена застает в постели любовницу мужа, — произнесла заранее подготовленную фразу Денев. — А что делать любовнице, если она находит в постели законную супругу?» Вадим не заметил горечи, которая сквозила в интонациях Денев, и расхохотался — на этот смех из спальни вышла Аннет и по-хозяйски принялась его целовать, приговаривая: «Как ты похудел, мой воробушек! Давно мне пора тобой заняться!»
Вадиму все это казалось смешным, но Денев тогда для себя решила: мужчина, который позволяет так поступать со своей женщиной, никогда не станет хорошим мужем. Ей было не смешно, и когда она перекрасилась в блондинку, Брижит колко заметила: «Катрин просто меня копирует!» Меньше всего ей хотелось стать очередной куколкой ловеласа Роже Вадима, вечно обреченной на сравнения. Она хотела от него ребенка — и получила Кристиана. А что до брака... Какое-то время у Катрин еще были иллюзии. Когда она забеременела, Роже развелся и предложил Катрин руку и сердце. Они даже отправились к нотариусу, чтобы заключить брачный договор по всем правилам. Свадьбу решили сыграть на Таити. Но за несколько дней до отъезда Вадиму позвонила Аннет и заявила: «Если женишься на ней, я отберу у тебя Натали. Ты не должен так поступать, ты себя погубишь, эта девица не для тебя». Денев стояла рядом и смотрела прямо в лицо своему несостоявшемуся мужу... Теперь она это окончательно поняла.
Впрочем, на Таити они съездили. И она там ни словом, ни намеком не напомнила о том, что произошло. После возвращения прожили еще некоторое время вместе. Вадим думал: хорошо, что рядом с ним женщина, которая понимает, как ему дорога Натали, как страшно ее потерять... А потом в один прекрасный день Катрин собрала чемодан, сказав, что не может больше выносить этот фарс. И ушла. Навсегда...
И тогда Вадим вспомнил, как Брижит однажды сказала ему доверительно: «Эта пташка сильнее тебя. Не ползи потом, ко мне жаловаться». Он вспомнил и другие моменты — как они с компанией вышли в море, и попали в шторм. Двигатель загорелся, и пока другие кричали от ужаса, Катрин без устали несколько часов вычерпывала воду. Или как катались на санях, и она чуть не упала в пропасть. Как ползла по обледенелому насту — упрямо, без остановки. Вадим тогда смотрел на нее, широко раскрыв глаза от удивления: такой он любимую еще не видел. Под маской спокойствия и застенчивости скрывалась железная воля, и когда за Денев захлопнулась дверь, Вадим каким-то шестым чувством понял: она не вернется. Никогда.
...Катрин помнила себя тогдашнюю — одинокую, с маленьким ребенком на руках, будто проваливающуюся в какую-то неизвестность. Между тем неудачный роман с Вадимом еще не до конца поколебал ее веру в брак. Окончательно она убедилась в том, что все это не для нее, когда скоропалительно вышла замуж за модного лондонского фотографа Дэвида Бейли.
В свингующем Лондоне 60-х Бейли был истинным королем. Он дружил с Миком Джаггером, Твигги и «The Beatles», снимал светские вечеринки и порхал с пати на пати. Когда Антониони задумал снимать свое «Фотоувеличение», образ светского фотографа он списал именно с Бейли. С Денев они познакомились на съемках — Бейли приехал по своим делам и очень надеялся, что упрямая француженка обнажится перед объективом: фильму это пошло бы на пользу, а у него оказались бы отличные кадры. Денев отшила навязчивого фотографа и вернулась в Париж, но тот, к собственному удивлению, зачем-то увязался за ней. Не прошло и нескольких недель, как Лондон гудел, как потревоженный улей: Дэвид расстался с манекенщицей Джейн Шримптон и женится на французской актрисе Катрин Денев, звезде только что вышедших «Шербурских зонтиков»!
Свидетелями были Мик Джаггер и Франсуаза Дорлеак, о свадьбе писали в каждой колонке светской хроники, а Катрин вдруг обнаружила себя в роли лондонской светской львицы, жены самого модного фотографа города, живущей между Лондоном и Парижем.
То, что это замужество было ошибкой, Катрин поняла буквально через несколько недель. Бейли был милым, неглупым, но все его интересы, весь круг его общения оказались... какими-то пустыми. Она заскучала уже через месяц, через два они разошлись: Бейли почти не видел жены — она переезжала с одной съемочной площадки на другую — и скоро сам попросил развода. Разошлись мирно — как малознакомые люди, хоть и симпатичные друг другу.
Это была первая и последняя свадьба в жизни Катрин Денев. Она окончательно уверилась: можно жить, можно влюбляться, можно даже рожать детей, но брачные узы не для нее.
Дни тянулись унылой чередой, а съемки «Танцующей в темноте» все не возобновлялись. Катрин развлекала себя тем, что ездила по Гетеборгу и окрестностям и присматривала разные мелочи для загородного дома. Нашла прелестную антикварную корзину для бумаг. Потом долго выясняла, как называется краска, которой в Швеции красят дома — ей очень нравился ее темно-коричневый оттенок. Такой краской замечательно покрасить крольчатник в ее поместье...
Новости со съемочной площадки доносились до нее, как сводки с линии фронта: Триер вне себя, Бьорк заперлась в съемном доме, позвала друзей и устроила себе «маленькую Исландию». Потом пронесся слух, что она вообще улетела домой. Постепенно Катрин даже стала ей симпатизировать: она и сама порой любила резко все бросить, уехать, улететь... Видимо, Бьорк так защищается — а про это Катрин Денев могла бы рассказать много интересного.
Точно так же в июне 1970-го внезапно посреди отпуска она сообщила влюбленному Франсуа Трюффо, что все кончено, — и рванула с сыном из Туниса в Европу, в снега, на лыжный курорт...
Когда они встретились, двадцатисемилетней Денев показалось — вот тот мужчина, с которым ей не придется скучать. Умный, глубокий, знающий и любящий кино и вместе с тем отчаянный ловелас: о его приключениях судачила вся Франция. Громче других, обсуждали роман с Жанной Моро, и как она бросила режиссера ради Пьера Кардена. Но Трюффо умел лечить сердечные раны: главной любовью в его жизни все-таки оставалось кино.
Увы, Денев обнаружила это не сразу. Поначалу ей казалось, что так и должно быть: ведь и она более всего ценила работу, но выяснилось, что для Трюффо, кроме кино, вообще ничего не существует. Любовь для него — лишь продолжение работы. Проще говоря, оказалось, что режиссер... влюбляется во всех своих актрис! Он был свято уверен: только так можно снять настоящее кино — чтобы кадр лучился неподдельной любовью, ведь делать кино — все равно, что делать детей!
Вот только настоящих детей Трюффо от Денев не захотел... Для нее это стало тяжелым ударом... Когда Катрин рожала Кристиана, она казалась себе самой счастливой женщиной на свете, и ради того, чтобы это счастье повторилось, готова была на все: терпеть неприкрытую ненависть бывшей жены Франсуа Мадлен и злобу Жанны Моро, которая хоть и ушла от Трюффо, продолжала его ревновать... Катрин думала, что ребенок может все исправить, наладить, укрепить. Но Трюффо нравились только чужие дети. Представить себя отцом он не мог и не хотел. Мужем — пожалуйста, он был по-настоящему влюблен. Вскоре они зажили одним домом. Более того, Франсуа даже предложил узаконить связь — наплевав на ядовитые стрелы Мадлен и Жанны... Но Денев отказалась. А через год, когда ничто не предвещало беды, безо всяких объяснений бросила его в Тунисе. И ушла, как водится, навсегда.
Издалека, из своего маленького европейского убежища Катрин наблюдала за тем, какую бурю вызвал ее поступок, и сердце ее сжималось от жалости. Знакомые доносили, что Франсуа впал в глубокую депрессию — его мучит бессонница, он не выходит из гостиничного номера. Но она все равно была уверена, что права, а что до резкости... Лекарство бывает горьким, но, увы, оно необходимо. Время показало, что она не ошиблась — Франсуа нашел новую любовь, а много лет спустя, когда все переболело, они стали добрыми друзьями.
После разрыва с Трюффо, Катрин поняла: она и правда сильнее многих мужчин. По крайней мере тех, с которыми ее сводила судьба. Некоторые реагировали на это болезненно, — как Бельмондо, с которым она снималась у Трюффо: Жан-Поль ревновал ее к вниманию режиссера, как капризная девочка. Некоторые смирялись или уходили первыми. Или распускали нюни... И это крепкие, надежные мачо!
Как Марчелло... Когда они впервые встретились на съемочной площадке, Катрин даже слегка поежилась от его наигранной грубоватости. Мастроянни переживал расставание с Фей Данауэй и «давал трагедию»: коротко постригся, отрастил щетину, был малоразговорчив... Рассмотрев свою партнершу, он принялся ее завоевывать со всей напористостью самоуверенного итальянца. Денев помимо желания залюбовалась им: весь этот всплеск эмоций, роскошные букеты, сюрпризы, подарки казались ей немного смешными, но такими трогательными! Мастроянни, как и на экране, выглядел идеальным ухажером — немного ранимым, немного мятущимся, но в целом неотразимым.
Они нашли общий язык, когда случайно оказались в пустой квартире и Марчелло, отбросив все свое пижонство, спокойно говорил с ней о детях, о старости... Катрин увлеклась, но когда их роман развернулся во всю мощь, когда о нем начала писать вся европейская пресса, а папарацци преследовали их по пятам и речь зашла о свадьбе — оказалось, что Мастроянни, этот «идеальный мужчина», обычный подкаблучник. Он клянчил развода у своей синьоры Флоры, а та находила все новые предлоги для отказа и с наигранной жалостью бросала: «Я прощаю тебе все измены, Марчи, тебе не придется уходить из семьи».
Катрин этот цирк поначалу смешил, потом стал раздражать, наконец, утомил. Мастроянни, как любой мужчина, посчитал: коли женщина хочет от него детей — значит, хочет и замуж. Но с Денев все оказалось не так. Она и вправду родила ему девочку — Кьяру. Но замуж? За почти пятидесятилетнего нытика? Когда Марчелло подарил ей виллу в Ницце, она, не желая оставаться в долгу, отдарилась «Ягуаром». Когда он попытался найти подход к Кристиану, резко его одернула: «Не приручай мальчика!». А про себя добавила: нам все равно придется расстаться!
Вымоленный, наконец, у жены развод оказался Марчелло ни к чему. Денев отказалась идти под венец и, как обычно, ускользнула в свое убежище, а все итальянки ее возненавидели. «Что этой иностранке еще надо? — позабыв обиду, непонимающе вопрошала синьора Флора.
С Мастроянни, Катрин слишком быстро оказалась в роли мамаши престарелого мальчишки, которого нужно постоянно жалеть. Но такие отношения в жизни Денев уже были. Она много лет дружила с Ив Сен-Лораном — этот идеальный платонический роман никогда по понятным причинам не был омрачен даже намеком, на сексуальную игру. И в этой дружбе утонченному, изнеженному Лорану требовалось то же, что и Мастроянни — поддержка, любовь, утешение... Впрочем, того же ждал от нее и Серж Генсбур: как бы страстно они ни пели дуэтом перед телекамерами, Сержу было нужно, чтобы Катрин утирала ему слезы и носила в судках куриный бульон. Какое-то время они делали это на пару с Джейн Биркин. Но терпеть, то же самое от Мастроянни? Нет, это выше ее сил! Кроме того, ей надоели наблюдатели. После Марчелло все свои романы она скрывала так яростно, что никто не мог сказать наверняка — а есть ли они.
Ее называли ледяной и бесчувственной — она кротко говорила: «О моем настоящем темпераменте знают только самые близкие люди». Ее называли буржуазной — она обижалась: «Какая же я буржуазка? Всю жизнь без мужа, без дома, с двумя детьми на руках». Много позже появятся дом в Нормандии, банковский счет и умение четко дать понять любому: в общении с Денев есть черта, переступать которую она не позволит никому. Об этом знали и режиссеры: когда один из них на съемках позволил себе встряхнуть актрису со словами: «Мне нужны эмоции!», та немедленно отвесила ему две полновесные пощечины и ушла, бросив: «А мне нужен нормальный режиссер!»
...Может, именно эти воспоминания заставили Катрин покинуть отель «Адмирал», чтобы попытаться самой разрешить проблему, с которой не могли справиться ни агенты, ни багровый от ярости Триер. Она договорилась о встрече с Бьорк, и вскоре женщины уже сидели в маленьком шведском ресторанчике, в зале, укрытом от посторонних глаз.
Бьорк показалась ей затравленным зверьком — таким же, каким когда-то была и сама Денев. Она, к изумлению Катрин, оказывается, и не собиралась возвращаться на площадку. Напротив, пыталась выяснить, во что ей обойдется разрыв контракта. Катрин прикинула: двенадцать миллионов — это минимум. Бьорк скисла и, отодвинувшись от стола, беспомощно спросила: «Что же мне делать? Я чувствую себя в ловушке...»
И тогда Денев рассказала ей о Франсуазе. О том, что это она, а не Катрин, должна была стать суперзвездой — у сестры были все задатки.
Но в один ужасный день Франсуаза торопилась на съемки, и в десяти километрах от Ниццы, ее «Рено» врезался в дорожный знак. Она, пыталась выбраться, но дверь заклинило — и Франсуаза сгорела заживо... Ей было всего двадцать пять.
«Я замкнулась в себе, — говорила Денев. — Все время чувствовала рядом могильный холод. Для меня ее смерть была как ампутация. Мне лучше было тогда выплакаться, не держать все в себе. Но я была молода и этого не знала»...
Бьорк долго смотрела на эту холеную даму, с трудом подбиравшую слова, а потом рассказала про свои неудачные романы. Про то, как однажды ей прислали посылку с бомбой. И про то, как мучилась на этих чертовых съемках — настолько, что пришлось в результате сбежать. Потому что с детства не выносит, когда ею манипулируют — дергают за ниточки... Она не умеет от этого защищаться — может только сбежать. В свой родной, уютный мир. А там будь что будет...
В скрытом от посторонних глаз зале шведского ресторанчика две женщины — одна высокая и статная, другая совсем маленькая, похожая на подростка, — рыдали друг у друга на плече.
...Через день съемки возобновились. С Триером у Бьорк отношения остались по-прежнему натянутыми, но все, что от нее требовалось, она выполнила. С Катрин Денев они встретились чуть позже, на Каннском кинофестивале, и пресса с удивлением отмечала, как раскованно держатся вместе эти две столь непохожие друг на друга женщины. Как смеются над шутками, обнимаются, машут рукой в камеры и даже... танцуют! Как две счастливые сестры — такие близкие и такие разные...
